А постоянное вмешательство — выход? Вы думаете, что знаете, как правильно жить? Может, хватит указывать, что нам делать?
София бросила ложку на стол, шумно вздохнула и облокотилась на спинку стула. На лице — смесь усталости и раздражения.
— Это невозможно! Она каждый день находит, за что нас упрекнуть. «Георгий, ты мало зарабатываешь», «София, ты неправильно варишь суп». Будто без её советов мы вообще не выживем!
Георгий поднял глаза от планшета. Его лицо выражало полное безразличие — защитная реакция, отработанная годами.
— Она старается, хочет, как лучше, — пробормотал он.
— Как лучше для кого? Для себя? — София подалась вперёд. — Ты сам слышал её вчера: «Молодёжь совсем от рук отбилась, никакого уважения к старшим!» Это она о нас. И ведь не стесняется!
Георгий неопределённо пожал плечами и вернулся к экрану. София в сердцах встала, прошлась по комнате и, скрестив руки, встала у окна.
— Понимаешь, что обидно? Мы никогда не бываем «достаточно хорошими». Как бы я ни старалась. Она даже в нашу спальню врывается, чтобы проверить, застелили ли мы кровать!
Георгий коротко усмехнулся.
— Это Катя. Она всегда была такой. Ты же знала, за кого выходила замуж.
София резко развернулась к нему.
— Знала? Нет, Георгий, я не знала, что она будет жить с нами! Если бы я знала, то…
— То что? Не вышла бы за меня? — голос Георгия прозвучал неожиданно резко.
София на секунду замерла, удивлённая его тоном, но тут же взяла себя в руки.
— Не перекладывай на меня вину. Ты прекрасно понимаешь, что это ненормально. Мы взрослые люди, но живём, как в каком-то домострое.
Она направилась к двери, но Георгий окликнул её.
— Погоди. Ты правда думаешь, что проблема только в бабушке? Может, дело в нас?
София остановилась, обернулась.
— В нас? — переспросила она, с ноткой возмущения в голосе. — Я стараюсь, Георгий. Я готовлю, убираю, пытаюсь делать так, чтобы всем было комфортно. И всё равно виновата.
— Да дело не в этом, — Георгий потер виски. — Пойми, она не изменится. Её мир — это другой мир.
— Отлично, тогда почему мы должны подстраиваться? Почему она не может уважать нас, наших правил, наши отношения?
Георгий открыл рот, чтобы ответить, но тут дверь в комнату бесшумно открылась, и вошла бабушка Катя. Она держала в руках чашку чая и выглядела так, будто слышала весь разговор.
— Что же вы так нервничаете, детки? — её голос звучал одновременно мягко и осуждающе. — Вот раньше такого не было. Мы уважали старших, и семьи были крепкими.
София закатила глаза и направилась к выходу.
— София! — позвала Катя. — Бежать от разговора — не выход.
София обернулась, её лицо пылало от гнева.
— А постоянное вмешательство — выход? Вы думаете, что знаете, как правильно жить? Может, хватит указывать, что нам делать?
Бабушка Катя прищурилась, отставила чашку на стол и уселась в кресло.
— Ты молодая, горячая, София. Думаешь, мир вращается вокруг тебя? Нет, дорогая. Семья — это не только ты и Георгий. Это ещё и традиции, ответственность.
— Семья — это уважение, а не контроль! — София шагнула к креслу. — Вы хотите, чтобы мы жили по вашим правилам, но так нельзя.
Катя вздохнула.
— А ты никогда не думала, почему я такая? Почему мне важно держать всё под контролем?
София прищурилась.
— И почему же?
Катя посмотрела на Георгия, потом снова на Софию.
— Потому что когда-то я всё это потеряла. И, видимо, до сих пор не могу простить себе.
София растерянно молчала. Георгий подал голос:
— Бабушка, о чём ты говоришь?
— О прошлом, которое, как оказалось, не уходит, — тихо ответила Катя. — Может, мне стоит рассказать вам, чтобы вы лучше меня поняли. Или, наоборот, перестали осуждать.
София встретилась взглядом с Георгием. Что-то в тоне Кати заставило их замереть.
Катя подняла взгляд, посмотрела на Софию, затем на Георгия, и тихо сказала:
— Ваша мама, София, была сильной, но слишком рано решила, что знает всё лучше всех.
София нахмурилась:
— Что вы хотите этим сказать?
Катя тяжело вздохнула.
— Когда Ольга была подростком, она постоянно пыталась доказать, что она взрослая. И я, наверное, сама виновата, что давила на неё. Мы жили в сложные времена, а я хотела уберечь её от ошибок, которые сама совершила.
— И чем это закончилось? — не без сарказма спросила София.
— Побегом, — ответила Катя, её голос прозвучал как эхо в тишине комнаты. — Ольга уехала, когда ей было семнадцать. Уверяла, что сама знает, как жить. Я пыталась её остановить, но… не смогла.
София была шокирована. Её мама никогда не рассказывала об этом.
— Она уехала в Москву, — продолжила Катя. — Работала, где могла. Первое время даже ночевала на вокзале. Я не знала, как ей помочь. Мы тогда поссорились, и она отказалась принимать мою помощь.
— А потом? — спросил Георгий, оторвавшись от планшета.
— Потом я узнала, что она встретила твоего отца, София. Он был старше её, опытнее. Обещал золотые горы, но оказался… слабым. — Катя опустила глаза. — Когда он бросил её, Ольга уже ждала тебя.
София замерла. Она всегда считала свою мать сильной, независимой женщиной, которая прошла через многое, но никогда не думала, что её юность была такой сложной.
— Мама воспитала меня одна, — наконец сказала София. — Я думала, она всегда была такой…
Катя подняла голову.
— Она стала такой. Но это дорого ей стоило. Ольга не хотела возвращаться домой, даже когда ей было тяжело. Гордость не позволила.
— И вы никогда не пытались её вернуть? — в голосе Софии звучало возмущение.
Катя криво усмехнулась.
— Я пыталась. Но её решение было твёрдым. Знаешь, София, тогда я думала, что моя строгость поможет ей избежать ошибок. Но, видимо, я ошиблась.
— А теперь вы пытаетесь контролировать меня, чтобы исправить свои ошибки с мамой? — спросила София.
Катя задумалась.
— Возможно. Но я делаю это не из злобы, поверь. Мне хочется, чтобы твоя жизнь была проще. Чтобы ты не теряла себя, как это сделала Ольга.
София чувствовала, как в душе борются обида и желание понять. Она глубоко вдохнула.
— Может, мама бы и вернулась, если бы вы были более поддерживающей? — произнесла она.
Катя кивнула.
— Наверное, ты права. Но разве ты никогда не думала, как тяжело быть родителем? Когда каждое твоё слово может либо помочь, либо сломать?
София отвернулась к окну. Она не хотела соглашаться, но Катя впервые говорила с ней не как с ребёнком, а как с равной. Это меняло всё.
Катя тихо передвинула чайник на плите, а потом повернулась к Софии и Георгию, сидящим за кухонным столом. Она оценивающе оглядела их, словно пытаясь решить, с чего начать.
— Не пойму я, что за мода такая — всё упрощать, — сказала она, кивая в сторону приготовленной Софией пасты. — Ну разве это еда? Где нормальный обед? Суп, второе, компот?
София глубоко вздохнула, стараясь не закатить глаза.
— Бабушка, это современная кухня. Не у всех есть время три часа стоять у плиты.
— А кто сказал, что у меня было время? — парировала Катя. — Но ведь находила! И ничего, вырастила дочь, которая, между прочим, всегда была хорошо накормлена.
Георгий нервно переминался в кресле, пытаясь сосредоточиться на экране телефона.
— Бабушка, София и так старается. Мы оба работаем, времени мало. Ну, можно ведь хоть раз без упрёков?
Катя подняла бровь.
— Георгий, я же не для себя говорю. Всё для вас стараюсь. Но, видимо, сейчас принято пренебрегать традициями.
София отложила вилку.
— Знаете, бабушка, вы так часто говорите о традициях, но они, кажется, для вас — лишь повод указать, как мы всё делаем неправильно.
Катя не сразу нашлась, что ответить. Наступила неловкая пауза.
— Ты неправильно меня понимаешь, — сказала она наконец. — Я просто хочу, чтобы у вас всё было хорошо. А без порядка в доме разве будет?
— Порядок — это важно, — сказал Георгий, не глядя на жену, — но ведь и отдыхать нужно. Может, бабушка права. Можно было бы уделить чуть больше времени домашним делам.
— Георгий! — София уставилась на него, возмущённо выдохнув. — Ты серьёзно?
— Я просто говорю, что… — Георгий замолчал, понимая, что угодил в ловушку.
— Конечно, — перебила его София, поднимаясь. — Ты предпочитаешь сидеть на нейтральной позиции, пока я разбираюсь с этим всем одна.
Катя встала, приложив руку к сердцу.
— Что за тон? Ты ещё скажи, что жить со мной — каторга!
— Бабушка, — София уже почти кричала, — вы никогда не даёте нам даже попытаться наладить свою жизнь. У вас везде мнение — в нашей работе, в еде, в том, как мы отдыхаем!
— И кто тебе мешает? — обиделась Катя. — Если бы я не поддерживала вас, кто знает, где бы вы были! Живёте в этой квартире, а я вас хоть раз выставила?
София почувствовала, как её лицо заливается краской. Она уже собиралась ответить, когда Георгий, поняв, что момент становится критическим, встал между ними.
— Всё, хватит! — резко сказал он. — Мы все устали. Бабушка, спасибо за заботу, но, может быть, чуть меньше контроля? София, может, попробуешь понять, что бабушка просто хочет помочь?
София посмотрела на мужа. В его глазах читалась усталость. Он искренне хотел примирить их, но София чувствовала, как в душе кипит возмущение.
— Знаешь что, Георгий, — тихо сказала она. — Когда ты решишь, на чьей ты стороне, дай мне знать.
Она резко развернулась и ушла в спальню, громко хлопнув дверью. Катя тяжело села на стул, покачав головой.
— Ума не приложу, — пробормотала она. — В наше время таких проблем не было.
Георгий устало сел обратно за стол. Ему хотелось одного — тишины. Но вместо этого он сидел между двумя женщинами, каждая из которых считала, что права.
Вечер в доме Кати выдался напряжённым. Ольга зашла в дом с уверенным видом, но на её лице читались решимость и скрытая тревога. Катя, сидя в своём привычном кресле у окна, лишь мельком посмотрела на дочь.
— Оль, ты редко сюда захаживаешь. Случилось что? — спросила она, не отрываясь от вязания.
Ольга сняла пальто и медленно подошла к матери.
— Мама, надо поговорить. О Софии. О её жизни. И о тебе.
Катя нахмурилась.
— О Софии? У неё всё есть. Что ещё обсуждать?
Ольга присела напротив и посмотрела матери прямо в глаза.
— Мама, я знаю, что ты думаешь, что всё знаешь лучше всех. Но Софии тяжело. И тебе нужно это понять. Твоя критика, твои правила, твои «правильные» способы… Ты давишь на неё, как давила на меня.
Катя отложила вязание.
— Что за глупости ты несёшь? София моя внучка, и я её люблю. Да, иногда воспитываю, потому что иначе нельзя. Но разве это не нормально?
Ольга вздохнула.
— Нормально? Ты считаешь, что это нормально — доводить её до слёз? Ты ведь всегда всё видишь по-своему. Ты не оставляешь места ни для её, ни для моего мнения.
Катя подняла брови, её голос стал жёстче.
— Я всегда делала только то, что нужно для семьи. Ты обвиняешь меня за то, что я делала, чтобы ты выросла человеком?
Ольга резко встала, её лицо покраснело от нахлынувших эмоций.
— Да, обвиняю! Потому что я прожила своё детство, пытаясь вырваться из твоих тисков. И теперь вижу, как София повторяет мой путь. Я больше не могу молчать.
Катя сжала губы. В комнате повисла гнетущая тишина, пока Ольга не шагнула к двери. Через минуту она вернулась… с чем-то длинным и чёрным, завернутым в ткань.
Катя отпрянула.
— Что это, Оль? Ты что, с ума сошла?
Ольга развернула ткань, и на пол упал деревянный ящик, напоминающий гроб.
— Это? Символ, мама, — сказала Ольга холодно. — Символ того, что я больше не собираюсь жить прошлым. И не позволю тебе контролировать ни мою жизнь, ни жизнь Софии.
Катя ахнула.
— Гроб?! Ты что, хочешь похоронить семью?
— Нет, — спокойно ответила Ольга. — Я хочу похоронить всё, что держит нас в плену. Все обиды, всю злость, весь этот вечный контроль.
Катя молчала, глядя на гроб, как будто видела перед собой нечто запредельное. Её руки дрожали.
— Ты ненавидишь меня, Оля, — прошептала она. — Я всегда знала, что ты меня ненавидишь.
— Неправда, — резко ответила Ольга. — Я люблю тебя, мама. Но эта любовь уже не та, что раньше. И если ты не изменишься, если не попытаешься понять нас… она умрёт. Как умрёт всё, что нас связывает.
Катя поднялась, её глаза были полны слёз.
— Ты никогда не понимала, что я просто хотела, чтобы вы были счастливы.
— А мы просто хотели жить своей жизнью, — ответила Ольга.
Эти слова застряли в воздухе, оставляя в комнате гнетущее эхо. Катя опустилась в кресло, казалось, годы легли на её плечи ещё сильнее. Ольга, понимая, что разговор закончился, развернулась и вышла, оставив гроб посреди комнаты.
Прошло несколько недель с момента того бурного вечера. Гроб исчез так же внезапно, как и появился, но его символическое значение осталось. Катя больше не могла игнорировать то, что произошло. Она сидела у окна, наблюдая за шумной улицей, когда услышала стук в дверь.
— Мама, это я, — голос Ольги звучал мягко, почти примирительно.
Катя встала и открыла дверь. Перед ней стояла Ольга с корзиной в руках.
— Что это? — с подозрением спросила Катя, указывая на корзину.
— Вишни, — улыбнулась Ольга. — Помнишь, как мы с тобой их собирали каждое лето? Я подумала, что мы можем сварить варенье. Как раньше.
Катя нахмурилась, но её взгляд стал теплее.
— Варенье? Ну что ж, заходи. Посмотрим, не потеряла ли ты навык, — ответила она, отступая, чтобы дочь прошла внутрь.
На кухне они вдвоём молчаливо промывали ягоды. Шум воды, лёгкий аромат вишни и ритмичный стук ножа создавали почти уютную атмосферу. Первой нарушила молчание Ольга.
— Мама, я хочу сказать… Я не права была. Тогда. С этим… гробом, — её голос дрожал. — Я просто не знала, как ещё донести до тебя свои чувства.
Катя не сразу ответила. Она вытерла руки и внимательно посмотрела на дочь.
— А я думала… ты меня совсем ненавидишь, — призналась она. — Но потом я подумала: может, ты права. Может, я слишком жестка. Слишком старалась, чтобы всё было по-моему.
— Мама, я понимаю, почему ты была такой, — Ольга отвела взгляд. — Ты хотела, чтобы я и София были сильными, чтобы у нас всё получилось. Но… иногда любовь проявляется не в правилах, а в свободе.
Катя кивнула, опуская голову.
— Я всегда боялась, что если отпущу, вы заблудитесь. Потеряетесь.
— Но мы не потерялись. Мы здесь, рядом, — улыбнулась Ольга. — Я хочу, чтобы ты была с нами, но не как строгая учительница. А как мама. Как бабушка.
Катя вскинула взгляд.
— Думаешь, София простит меня? Она так злилась…
— Простит. Мы все учимся. И если я смогу, то и она сможет, — ответила Ольга, взяв Катю за руку.
Катя сжала её руку в ответ. На глазах у обеих блестели слёзы, но это были не слёзы горечи, а облегчения.
Через неделю Ольга забрала Катю к себе, предложив ей временно пожить у них. София, сначала скептически настроенная, постепенно растаяла, увидев, как бабушка старается помочь ей с домашними делами, больше слушает, меньше критикует. Георгий тоже нашёл с Катей общий язык, обсуждая её старые фотографии и истории.
В один из вечеров, сидя за столом, Катя вдруг сказала:
— Знаете, я думала, что семья — это порядок и правила. Но, кажется, была не права. Семья — это умение слушать друг друга.
София улыбнулась:
— Бабушка, мы наконец-то нашли общий язык. Только давай без гробов, ладно?
Все засмеялись, а Катя с улыбкой ответила:
— Договорились.
Вечер обещал быть тихим. За большим столом собрались все: Ольга, София, Георгий и Катя. Каждая тарелка аккуратно стояла на своём месте, а посередине красовалась огромная миска с горячими пирогами, которые Катя испекла утром. Её руки, привыкшие к работе, всё ещё помнили точные движения, чтобы тесто получилось нежным.
София разливала чай, стараясь не встречаться взглядом с бабушкой. Георгий поправлял скатерть, прикрывая неловкость движением. Ольга заняла место рядом с Катей, словно напоминая ей, что теперь они союзники.
— Ну что, пробуем? — с нарочитой бодростью спросила Ольга, беря кусочек пирога. — Мам, это те самые с капустой, как в детстве?
Катя кивнула, поправляя очки.
— Конечно. Ты ведь всегда их любила.
София не выдержала и усмехнулась.
— Удивительно, как вы всё ещё помните рецепты, бабушка. У меня такое чувство, что у вас память, как у слона.
Катя, почувствовав лёгкую иронию, на мгновение напряглась, но затем улыбнулась:
— Ну, мне надо же чем-то вас удивлять. Кроме замечаний.
Ольга улыбнулась и осторожно взглянула на Софию. Та опустила глаза, сделав вид, что увлечена своим пирогом. Георгий, не выдержав напряжения, решил перевести тему.
— А вы знали, что сосед Петросян продаёт свой дачный участок? Бабушка Катя, может, купите и будете выращивать там свои цветы?
Катя пожала плечами.
— Если я уеду на дачу, кто тогда будет заботиться о вас?
Все улыбнулись, пусть и слегка натянуто.
Ольга, увидев этот момент, решила воспользоваться им, чтобы сказать важное:
— Знаете, мама, София, Георгий, я думаю, мы все многое поняли за последнее время. И, наверное, самое главное, что мы остаёмся семьёй. Не идеальной, не всегда понимающей друг друга, но настоящей.
София взглянула на мать и кивнула.
— Я тоже так думаю. Бабушка, я, наверное… слишком часто сердюсь на вас. Это… не всегда справедливо.
Катя посмотрела на внучку, её глаза увлажнились, но голос оставался твёрдым:
— Я тоже была не права. Простите меня за то, что я порой забываю, что времена изменились.
София ответила с улыбкой, немного смущённой:
— Ну, для ваших лет вы быстро учитесь.
Все рассмеялись. Атмосфера стала чуть легче, теплее. Катя протянула руку, чтобы накрыть руку Софии.
— Давайте попробуем быть друг для друга… мягче, — предложила Катя.
Ольга подняла чашку:
— За мягкость! Хотя бы иногда.
— За мягкость! — подхватил Георгий, поднимая свою чашку.
София и Катя улыбнулись, глядя друг на друга, и впервые за долгое время это был взгляд без обид и упрёков. Это был взгляд семьи, которая решила дать себе ещё один шанс.